Умерла Майя Павловна Чередникова, ульяновский фольклорист. Ученица В. Я. Проппа.
Имел честь знать ее лично – она преподавала у нас на филфаке и была моим научным руководителем по дипломной работе. Чувствую потребность написать пару слов, потому что. Ну, потому что в нашей жизни вообще как-то мало настоящего, а вот она была настоящей, и кажется, что об этом никогда не лишне сказать. Ниже мои юношеские впечатления без претензий на какую-то глубину и объективность.
Ее основные труды, насколько я знаю, связаны с детским фольклором. Она и сама немножко была похожа на ребенка – с одной стороны, а с другой – на всех вокруг смотрела, как такой добрый взрослый - на детей. Тепло и с Пониманием. Она вот как-то реально Понимала – прям с большой буквы хочется написать, сорри за пафос, здесь и далее без этого никак.
Мне, пареньку из рабочего поселка, она казалась представителем какого-то Великого Старого Мира, В Котором Все Устроено Так, Как Оно Должно Быть. Профессором из разрушенного или никогда не бывшего русского хогвартса, которая по нелепой случайности жила в маленькой советской квартирке. Но в этой квартирке, куда мы приходили на консультации, существовало пятое измерение. Какие-то артефакты. Фантастически интересные книжки по стенам. И картины, о которых она с удовольствием рассказывала, особо гордясь работами так называемых наивных художников.
На одной из конференций, где я выступал с докладом – что-то о фольклорных мотивах в песнях Башлачева, - она увидела мою будущую жену Свету. Просто посмотрела на нее издалека. И потом М.П. сказала мне, что «девушка очень хорошая, это сразу ясно». Короче, это было как благословение, воспоминание о котором я очень ценю)
После защиты диплома она пригласила нас со Светой к себе в гости на чаепитие. Мы разговаривали о картинах, обсуждали актуальные посты в ЖЖ, смотрели безумно красивые мультики на какие-то мифологические сюжеты, играли в какие-то лингвистические игры с карточками. Однокашники за глаза шутили об М.П. как о дрееевней старушке, а меж тем у нее был очень живой ум, она следила за всеми новинками и могла находить в инфошуме драгоценные камни. И вот все это «пятое измерение» ее мирка из таких сокровищ состояло. Удивительно было видеть, что такой мирок может существовать, оставаясь открытым к внешнему макрокосму и в то же время будучи абсолютно не подверженным всякой пошлости в смысле безвкусице. Как будто у нее была внутри какая-то прочнейшая основа – Нечто, Что Важнее Всего Остального - на которой эта маленькая женщина стояла твердо и непоколебимо.
Чем было это Нечто? Наверное, какие-то личные природные качества характера. А может быть, что-то, заложенное Старой Школой. Иногда она рассказывала о Проппе – какие-то зарисовки из не самой, надо сказать, комфортной жизни старого профессора. Насколько могу судить, она знала его достаточно близко.
Недавно перечитывал «Морфологию сказки», это издание 1928 года. Меня поразило, что в тексте нет ни намека на исторический контекст. Как будто попадаешь в альтернативную вселенную, где не было революций, смен режимов, резни, террора и т.д. В эпиграфах Пропп цитирует Гете. Нигде не упоминает красных вождей и их предтеч. В излагаемой им хронологии разработки предмета исследования могут соседствовать удивительные даты, условно, «в 1908-м NN открыл, что ХХ, а в 1918-м MM нашел, что УУ» - как будто между этими датами ничего не произошло. И в общем для научного процесса как такового действительно в некотором роде ничего не произошло (в «Исторических корнях» (1946) уже все необходимые идеологические реверансы будут сделаны, а место Гете займет Энгельс). Выглядит это так, будто исследования – важнее всякой мелкой человеческой суеты. Правители, стрАны, эпохи приходят и уходят, а наука и культура остаются. И продолжаются. И вот Майя Павловна – пусть не в таких общих, но в не менее важных частных масштабах продолжила эту линию. А затем – и ее ученики. Насколько я понимаю, она фактически создала школу по изучению фольклора Поволжья, а это один из самых интересных регионов с этой точки зрения.
Я, разумеется, не могу назваться учеником М.П., это был просто диплом, никакого сколько-нибудь значимого вклада в науку я не сделал. А вот моя семья в каком-то смысле – да. Флешбек из детства: моя бабушка и М.П. стоят у двора нашей деревянной избушки, и бабушка рассказывает профессорше какие-то скабрезные загадки, та хохочет своим характерным, незабываемым смехом. И записывает. Фольклор! А моя тетя Таня, папина сестра, обогатила ульяновские архивы хтоническими магическими практиками моей прабабки – лечебными заговорами и тому подобными вещами. (О прабабке я обязательно как-нибудь напишу, обещаю сам себе).
Фольклористикой я, конечно же, никогда уже не буду заниматься, но очень хочу, когда разберусь со всей остальной мирской суетой, внести вклад в популяризацию этой науки. В некотором смысле чувствую, что обязан это сделать в память хотя бы об М.П. Потому что то, что делали она и ее Школа, - это охрененно крутые вещи. И бездонный источник вдохновения.
К сожалению, после универа я уехал в Москву, и мы с М.П. так больше и не общались. Я бы хотел, но не знал, как. Стеснялся. И чем дальше, тем сложнее было как-то дать о себе знать. К тому же М.П. была не самым здоровым человеком. Думаю, ей точно было не до меня все эти годы, но все равно чувствую, что поступил как-то не совсем вежливо.
Как бы то ни было, знакомство с ней, сама память о том, что она такая была, теперь очень помогает жить и, как кажется, правильно смотреть на вещи, и без нее эту оптику невозможно было бы приобрести.
Спасибо вам, Майя Павловна.
